Николай Нарицын, психотерапевт
Женщинам, как ни странно, легче признаться в физическом несовершенстве, чем в интеллектуальных промахах. И начинается: «Я никогда не буду счастлива, потому что у меня…» — и далее каждая клеймит свою ненавистную часть тела.
О том, почему мы склонны считать свои недостатки причинами наших неудач, Woman.ru спросил у эксперта, известного психотерапевта Николая Нарицына.
Не берут на работу — еще бы, с такими ногами! Не обращают внимания мужчины — конечно, я же толстая! Муж ушел к другой — разумеется, мне бы такую грудь! А причины-то подобных неурядиц глубоко в вас самих, в структуре личности, в тактике общения. Но женщинам, как ни странно, легче признаться в физическом несовершенстве, чем в интеллектуальных промахах.
У многих пластических хирургов есть благодарные, но постоянные клиенты!
От ненависти к неврозу
Такое ненавистническое отношение к себе (или к части себя) очень быстро приобретает характер невротического состояния. В большинстве случаев причиной переживаний становятся именно «воображаемые», надуманные собственные внешние недостатки. Просто надо на кого-то или на что-то свалить собственные психологические неурядицы, найти «точную причину» собственных неудач. Вообще в психологии и психотерапии понятие «дисморфофобия» трактуется немного вольно – как «боязнь собственного тела, страх перед ним.» Человек, находясь в таком состоянии, изначально считает свое тело уродливым, непривлекательным – причем опять же зачастую вне всякой логики. Он боится и самого тела, и оценки окружающих – и в результате ведет со своей внешностью самую настоящую, непримиримую и жестокую войну. Вот только победителей в этой войне, как и в борьбе с собственной личностью, не бывает никогда.
Почему это происходит
Если основным «капиталом» любой женщины считается внешность и именно дам встречают по одежке, то какой вывод может сделать молодая девушка (или не слишком психологически грамотная взрослая женщина), если у нее в жизни сплошные неудачи, если счастья нет ни в чем? Понятно, что она, наверное, не задумывается, — умеет ли общаться, знает ли сама, что ей в жизни нужно, там ли ищет предполагаемых спутников жизни? Нет, это все очень сложно. Проще всего сказать себе, что у меня не такой нос или не такой вес – вот тогда станет все понятно, в том числе и с чем бороться! В принципе в своей внешности можно возненавидеть все что угодно. И исправив одно, тут же озлобиться на что-нибудь другое.
Неплохие дивиденды со страдающих дисморфофобией собирают те, кто продает всякие снадобья для похудения, занимается пересадкой волос с места на место, предлагает различные способы омоложения и коррекции фигуры, в том числе оперативным путем…
Ненависть к себе — и никаких компромиссов. Как живут люди с пограничным расстройством личности
Пограничное расстройство личности (ПРЛ) считается одним из наиболее сложных для лечения психических расстройств.
Международная классификация болезней выделяет следующие симптомы ПРЛ:
- расстройство самовосприятия, целей и внутренних устремлений;
- хроническое ощущение пустоты;
- склонность вовлекаться в напряженные и нестабильные межличностные отношения
- саморазрушающее поведение, включая суицидальные жесты и попытки.
Звучит невесело, правда? Расстройство лечится с трудом, основным средством выступает психотерапия.
Мы пообщались с двумя девушками, которым был поставлен диагноз, о том, как они живут с ПРЛ, и спросили врача-психотерапевта, как помочь таким людям.
Люба, 26 лет, IT-специалист, Германия
— Как ты себя чувствуешь сейчас?
— Мое состояние сложно описать одним словом. Вообще, у меня не одно ментальное заболевание. С пограничным расстройством личности и анорексией есть проблемы, в остальном я стабильна — спасибо лекарствам и психотерапии.
— Перед беседой я попросил тебя выразить суть ПРЛ одним словосочетанием. Твой ответ — невозможность выстроить отношения. Как это проявляется?
— Я не могу быть стабильной в любых отношениях: в романтических, в дружеских, в рабочих. Я не могу видеть все в адекватном свете, потому что вижу только черное и белое. Либо все отлично, либо все очень плохо, и меняется это мгновенно. Если сегодня я идеализирую человека и у меня развивается нездоровая зависимость от него, то завтра это может пройти по щелчку пальцев, из-за ерунды: не то сказал, что-то не так сделал — и сразу стал врагом номер один. Или становится резко скучно. Проходит первая влюбленность, и когда у всех начинаются нормальные отношения — у меня они заканчиваются.
— Погоня за страстями — это такой способ скорректировать эмоциональную нестабильность?
— Нет, скорее, эмоции для нас — как наркотики. Люди с ПРЛ часто употребляют алкоголь и наркотики, часто зависимы от адреналина и прочих аддиктивных вещей — нам хочется заполнить себя какими-то эмоциями, но не потому, что ты нестабилен, а потому, что этих эмоций у тебя нет. Ты чувствуешь пустоту внутри и пихаешь туда всякое: разных людей, какие-то занятия, алкоголь и т. п.
— Какой вид терапии ты проходишь, чтобы адаптироваться к ПРЛ?
— Сейчас я меняю психотерапевта. Меняю когнитивно-поведенческую психотерапию на эмоциональный подтип когнитивно-поведенческой терапии, то есть буду учиться именно работе с эмоциями.
— Есть ли в Германии стигматизация психически больных? Как относятся твои знакомые, когда узнают, что у тебя расстройство?
— В Германии никакой стигматизации нет, но и мои русские коллеги тоже знают об этом и относятся лояльно.
Я вообще фанат борьбы со стигматизацией. Я не стесняясь рассказываю о том, что у меня есть ментальные заболевания, все мои коллеги и друзья это знают. На конференциях внутри компании я читаю доклады о ментальных заболеваниях, стараюсь просвещать как можно больше людей. В частности, поэтому я и даю это интервью, чтобы снять стигму заболевания. Я хочу, чтобы люди, которые знают меня как успешного человека, или не знают, но в принципе понимают, что я успешный человек — работаю в крупной фирме, получаю хорошие деньги, живу в отдельной квартире, — осознали: люди с ментальными заболеваниями могут добиться многого, это не конец жизни.
— Что будет сложным в отношениях для партнера человека с ПРЛ?
— Говорю без прикрас: сложно будет все: от бытовых мелочей до отношений в целом. Мне трудно говорить на эту тему, так как у меня не было успешных долгосрочных отношений, кроме единственных, и это были отношения с нарциссом, которые длились 2,5 года. Человек с нарциссическим расстройством личности всегда притягивается к человеку с ПРЛ. Наши расстройства очень гармонично дополняли друг друга. И к сожалению, мучали нас обоих. Но как факт, это был самый долгий союз. Со здоровыми людьми у меня так не получалось никогда. Поэтому здесь никаких советов я дать не могу и, если честно, хотела бы получить их сама.
— Один из симптомов — это расстройство идентичности. Как оно ощущается?
— Ощущается, что у тебя нет личности, нет своих привычек. До 25 лет я даже не знала, что я люблю есть. Живя с каким-либо человеком, я подстраивалась под его пищевые привычки и режим дня. Если я живу с совой, то ложусь и встаю, как сова, и наоборот. Сейчас я живу одна, и мне очень тяжело. Часто бывает, что я не могу себя ничем занять. Начинается паника, потому я не могу быть одна, наедине с собой мне просто плохо. В связи с этим у меня много друзей и знакомых, с которыми я провожу время.
— Ты пытаешься заполнить себя другими людьми?
— Не другими людьми, а частями личностей других. Ты просто не имеешь собственной личности и отрываешь кусочки ото всех. Поэтому я часто подстраиваюсь под людей, веду себя так, чтобы им было приятно. По сути, это неосознанные манипуляции. Сейчас я много работаю с психотерапевтом и лучше понимаю, когда манипулирую. И останавливаю это.
— Можешь ли ты найти положительные стороны у ПРЛ?
— Нет (смеется). Однозначно нет в этом ничего хорошего. Все думают, что это так здорово, потому что ты такой весь эксцентричный и необычный. Но это ужасно и заставляет тебя страдать. И видя, как из-за тебя страдают другие, страдаешь еще больше. Жить с ПРЛ можно, но это тяжело. Обязательно нужна психотерапия. Медикаменты здесь не помогают, разве что успокоят в моменты обострений.
Аня (имя изменено), 22 года, Россия
— Каково твое ментальное состояние на данный момент?
— Сейчас состояние подвешенное. Тревожность берет свое. Но удается порой смотреть «извне», тогда дела выглядят не такими уж плохими.
— Ты боишься стигматизации, сталкивалась с ней?
— Да. С детства я чувствовала отчужденность. Свою импульсивность и внезапную агрессию я до сих пор не принимаю, но выросла я в постоянном чувстве вины. Когда я откровенна с людьми и делюсь своими переживаниями, то оказываюсь для них мягкотелой, ленивой, будто сама что-то себе выдумала, чтобы вызвать жалость. Так выглядит со стороны, и это вызывает еще большую ненависть к себе.
— Когда ты осознала, что что-то не в порядке? Как поставили официальный диагноз?
— После школы. До того был мрачный период: я не знала, куда себя деть, искала опасность намеренно, связывалась с плохими людьми, гуляла по ночам одна — лишь бы со мной что-то случилось. Я была просто потерянной.
Но однажды я попала на лекцию «Феномен суицида в философии и психологии», которую читал практикующий психотерапевт. Тема была близка мне. Я часто думала о суициде во время обострений. После лекции решилась подойти к врачу, но подобрать нужных слов не смогла — заплакала, однако при этом чувствовала, что именно этот человек знает, что со мной происходит. Он все понял и протянул мне визитку, попросив непременно с ним связаться. Меня расположила его отзывчивость.
Записаться на прием к нему сразу не получилось — плотный график. Я, полная чувства стыда за себя и ненависти к себе, пошла к другому «специалисту». В первый же прием он указал мне на то, как я, по его словам, неподобающе себя веду, и в целом был высокомерен. Я не была тогда удивлена, потому что уже привыкла быть виноватой. Но сейчас меня дико злит, что такие люди усугубляют положение с трудом решившихся на откровенность пациентов. Я не говорю сейчас о его навыках как специалиста, потому что диагноз поставил мне именно он, но эмоциональное давление здесь недопустимо. Диагноз помог мне более внимательно относиться к своему состоянию.
— Как твое расстройство сказывается на общении с людьми?
— О, я из тех тихих «пограничников», у которых все переживания — внутри. С виду я приветливая и дружелюбная, все привыкли видеть меня веселой. От этого мне еще тяжелее, но страх быть в одиночестве приводит к полной растерянности. Я будто никто, если никого нет рядом, при этом неважно, кто этот «кто-то»: он может быть совсем не близок мне. Поэтому в моем кругу много приятелей, друг на друга не похожих. И поэтому я позволяю пренебрежительно относиться к себе.
Мое эмоциональное состояние легко меняется. Утро может начаться с депрессивных мыслей, дальше я отвлекаюсь и нахожу радости, потом — в один миг — я впадаю в ярость, не управляю собой, веду себя вызывающе, громко, лезу на рожон.
Люди мне приятны, они вызывают у меня искренний интерес. На расстоянии я умею радоваться за них, принимаю всех такими, какие они есть. Этим людей я и привлекаю. Но если хочешь узнать меня лучше, то потребуется время, чтобы между нами возникло доверие. Потому что окружающих я по умолчанию вижу как обидчиков, додумываю за них гадости, крайне мнительна. И это тоже я в себе ненавижу.
— Занималась ли ты селфхармом?
— Аутоагрессия — тоже некоторая форма селфхарма. Еще были алкоголь, наркотики, намеренно деструктивный образ жизни, связи с людьми, которые мучают тебя. Я била себя по голове, била стены, чтобы наказать себя.
— Как ты адаптируешься? Проходишь терапию?
— В тяжелый период ходила к психотерапевту, он сказал, что мы будем просто разговаривать. Попутно я проходила тесты, отслеживала свое состояние, делилась сокровенным и находила поддержку, за что я ему очень благодарна. Он рекомендовал литературу по моей теме, и, изучив ее, я обрела надежду на выздоровление.
Сейчас я не хожу на прием, но уже знаю, как совладать с тем, что раньше вселяло ужас. Шаг за шагом я иду к преображению.
— Что для тебя главное в работе с ПРЛ?
— Умение отделять свои деструктивные ощущения от реальности. Понимание, что мое восприятие ограничено и часто наносит мне ущерб. Я только начала, еще многому предстоит учиться. Потому что различать это очень тяжело, такое не прочтешь в книжке и не поймешь: «О, вот оно как, теперь буду знать».
— Как ты поймешь, что выздоровела?
— Моменты, когда я ощущала себя собой, чувствовала подъем и энергию, для меня были наивысшим счастьем. Поэтому, когда я приму себя и буду проявлять себя свободно, я пойму, что справилась.
Комментарий специалиста:
Юрий Калмыков, врач-психотерапевт, кандидат медицинских наук
Пограничное расстройство личности не является приговором. Такое вообще редко можно сказать про ментальные заболевания, минимальную поддержку людям с ними предоставить всегда реально. Тут все зависит от тяжести расстройства: в легких случаях люди учатся жить с ним сами, адаптируются интуитивно или читая специальную литературу, оказывают самопомощь. В тяжелых же случаях не обойтись без вмешательства специалиста.
Главным конструктивным навыком для больных ПРЛ является умение видеть полутона жизни, видеть компромиссы, а не только крайности. Романтическому партнеру человека с ПРЛ можно посоветовать быть терпимее к личностным границам своего партнера. Важно не брать на себя роль специалиста, а просто быть рядом, особенно в тяжелые моменты.
И пластика не всесильна…
Пластические хирурги говорят, что пациентки на удивление стойко переносят все страдания. Понятно – они идут навстречу будущему (по их мнению) счастью! Вот сделают они грудь, как у той секс-бомбы в телевизоре (на которую муж все пялился последнее время), соорудят себе пухлые губки или избавятся от морщин – и пожалуйста, все блага мира к их ногам (уж как минимум вымечтанное женское счастье точно)… А когда после операции этого не происходит, несчастные переживают такое ощущение разочарования!
Из-за этого у пациента вообще могут начаться и послеоперационные осложнения: когда он поймет, что ему все это не помогло, тело на бессознательном уровне может начать отторгать вставленный имплантант, или просто уже не будет стимула соблюдать послеоперационный режим… А потом он станет обвинять врачей – но неприязнь к своему телу нельзя исправить никакой пластической операцией!
У многих хирургов, кстати, бывают и благодарные клиенты, но… постоянные: мол, доктор, вы тут поправили мне уши, а счастья не наступило. Давайте теперь поправим нос, а теперь щеки, а теперь губы, грудь, ноги… Так и перекраивают себя – это то же самое, только растянутое во времени. И разочарований у такого пациента, когда он упрется в то, что все его преобразования ни к чему не привели, будет несравнимо больше.
В наших достижениях
Оставленные мечты, таланты, зарытые в землю.
«Из-за того, что мы недостаточно себя любим, нам трудно добиваться своих целей: мы не принимаем всерьез свои мечты, не осмеливаемся исполнять свои желания, мы просто не даем себе такой возможности», — отмечает Шарль Ройзман.
Мы вечно откладываем на потом ту жизнь, которую хотели бы вести: мы не чувствуем себя ни достойными счастья, ни способными на него.
И тогда мы либо себя утешаем, либо занимаемся самосаботажем. И при этом так никогда и не реализуем свой недооцененный потенциал. Скука и ощущение, что мы живем не своей жизнью, — вот верные признаки ненависти к себе, которую мы не признаем. Чтобы смириться со своими разочарованиями, мы убеждаем себя, что в жизни никто никогда не делает того, что хочет.
Меры профилактики
Что делать? Надо любить себя. Во-первых, если вы сами себя не любите, кто захочет полюбить вас (и в частности ваше тело?) А во-вторых, если вы хотите стать любимой, желанной, дорогой для кого-то – что вы можете ему дать, какую любовь и нежность, если у вас самой этого нет?
Строго говоря, это лишь одна ступень решения подобных проблем. Но во многих случаях первая, основная. Ведь можно выбросить кучу денег, пытаясь изменить фигуру и свято веря, что тут же изменится и жизнь. Но поверьте мне — так не произойдет. Прежде всего — отнеситесь к своему телу по-доброму. Полюбите его, а остальное, пусть не сразу, но приложится! Конечно, новому отношению к себе надо учиться. Ho в любом случае это эффективнее и полезнее, чем сидеть на диете!
В наших отношениях
Воспроизведение насилия, трудности с созданием интимного пространства.
Поскольку мы не осознаем того, что с нами делали, мы рискуем, сами того не замечая, в свою очередь быть невнимательными, обвинять, подавлять и унижать партнеров, детей, коллег… «Это насилие, которое мы воспроизводим, ограничивает нашу способность любить других такими, каковы они есть, и показывать себя такими, каковы мы на самом деле. То есть в конечном счете создавать близость».
Мы скрываемся за (слишком) положительными образами себя (милый, идеальный, преданный) или же за слишком провокативными («я такой как есть, нравится вам это или нет», «я слишком дорожу своей свободой, чтобы с кем-то связываться»). Эти позиции позволяют нам держать окружающих на расстоянии, но также выдают глубинную неуверенность в себе.
